Делай что должен. Случится что суждено.
Марк Аврелий Антонин, император
Всадники вынырнули из-за деревьев неожиданно. Ольгерд втянул ноздрями колючий морозный воздух и отмахнулся рукой в сторону своих спутников, чтобы не полошились. Для рейтарского патруля, объезжающего рижские предместья бедный шляхтич на ленивом неповоротливом меринке, путешествующий в сопровождении трех беженцев, интереса не представлял, однако дотошные и исполнительные шведы простым осмотром не ограничились.
- Кто такие? - поравнявшись с конными путниками, грозно спросил огненно-рыжий офицер с торчащими, словно у кота, усами.
- Я шляхтич из свиты князя Богуслава Несвижского, - ответил Ольгерд, протягивая приготовленную бумагу. - Со мной мещане Гродненского воеводства, Ивенского повета. Сбежали от казацких погромов, едут в Ригу под защиту доблестного генерала де ла Гарди ...
- И этот тоже литовский мещанин? - хмыкнул рейтар, указывая на казачка-Фатима.
- Самый что ни на есть, - кивнул Ольгерд. - В Литве со времен Гедимина живет множество оседлых татар, а в Ивне, откуда он родом, даже мечеть имеется ...
Швед скосился на одного из своих подчиненных, судя по расшитому кунтушу, поляка. Тот, подтверждая слова шляхтича, кивнул. Махнув рукой: «Езжайте!», рейтар пустил коня по дороге походной рысью, и разъезд скрылся за ближней рощей. Ольгерд бережно свернул грамоту, которую еще в Вильно подделал иудей-писец, и вернул ее в сумку.
По настоянию Измаила, все привезенные из Клеменца богатые трофеи вместе с породистыми дорогими конями были оставлены в Виленском постоялом дворе, благодаря чему маленький невооруженный отряд смог добраться до цели не привлекая к себе внимания. Беженцев на дорогах было пруд пруди, а бедные литовские шляхтичи, желающие пойти на службу к шведам, сбегались в Ригу как осы на мед.
- Поехали! - скомандовал Ольгерд. Отряд двинулся по дороге, миновал заснеженную сосновую рощу и вскоре перед компаньонами открылась скованная льдом река Двина, в излучине которой раскинулся большой город.
Ольгерд остановился, разглядывая высокие насыпные валы и вздымающиеся за ними острые золоченые шпили церквей.
- И это та самая знаменитая Рижская крепость, которую не смогла взять армия русского царя? - с сомнением поинтересовался Измаил, выпростав руку из подбитого шерстью плаща, куда он кутался по непривычке к северной зиме, и указывая на изрядно пострадавшие от артиллерии земляные валы.
- Север не степь. Здесь побеждают не сабли и копья, а пушки и мушкеты, - ответил Ольгерд. - Ригу строили по самым новым голландским чертежам. Такие вот земляные стены с бастионами защищают от пуль и ядер почище, чем клеменецкие фортификаты ...
Египтянин промолчал. В делах военных он во всем доверял Ольгерду. Ольгерд же, оглядев внимательно город, кивнул с уважением. Русские пушкари поработали, что тут и говорить, на славу. Даже издалека было видно, что все городские укрепления изгрызены ядрами, словно червивое дерево. Однако русский царь и его воеводы, не решившись на штурм и сняв осаду, были правы. Оборонительные валы высотой не меньше, чем в пять саженей с пятью бастионами и четырьмя треугольными равелинами, окруженные рвом, делали лобовой штурм города делом бессмысленным и кровавым.
Вторжение в Литву огромной и отлично подготовленной армии московитов, во главе которой стоял сам государь, поставило под угрозу самое существование шляхетской республики поляков и литвинов - Речи Посполитой и многие магнаты обратили тогда свой взор к северному соседу. Сдав Алексею Вильну, гетман Януш Радзивилл заключил с королем Карлом Густавом союз, по которому Литва должна была стать частью Швеции. Сама же Швеция, желая откусить свой кусок от тающего на глазах польского пирога, тут же вторглась в коронные земли стальным потопом. Однако усиление воинственного протестантского королевства никак не входило в планы московитов, и царь Алексей, заключив перемирие с Польшей, объявил войну Швеции.
В отличие от поляков и литвинов с вольницей и бесконечными сеймиками, гарнизон, управляемый железной рукой генерал-губернатора де ла Гарди был спаян железной дисциплиной и оборонялся по всем правилам воинского искусства. Потерять большую часть войска, штурмуя первоклассные укрепления, в планы русского царя не входило. Алексей никогда не стремился к победе любой ценой и берег людей, поэтому после полуторамесячной осады, не сумев блокировать крепость с воды, осадный корпус получил приказ снять осаду и покинуть Шведские владения. Сам же царь и великий князь всея Руси, прибавивший к титулу самодержца, и без того не короткому, строчку «Малыя и Белыя ... », с триумфом возвратился в Москву.
Миновав предместья и двухсотсаженный палисад, компаньоны достигли ворот и въехали в город. Поплутав в лабиринте переулков, вскоре прибыли к конечному пункту совместного путешествия - большому постоялому двору.
- Ну что, делаем все как уговаривались? - спросил Ольгерд.
- Именно так, -кивнул Измаил. - Мы остаемся здесь, ты действуешь в одиночку.
Расстались как случайные попутчики, без прощальных церемоний и напутственных слов. Ольгерд направил коня в боковую улицу, кивнув друзьям, не бойтесь, мол, все будет путем. Нахмурился, встретившись с жадным взглядом Фатимы, но отвернулся и, заставив себя позабыть обо всем, кроме предстоящего дела, двинулся в сторону замка.
Еще в Вильне, после долгих споров, все же решили, что живописная , притягивающая внимание прохожих троица: богомолец, лекарь и татарчонок, останутся на постоялом дворе и будут отвлекать на себя внимание возможной засады, а заодно и рыскать по городу в поисках Душегубца. Ольгерду же предстояло не теряя ни минуты, ехать на встречу с загадочными хранителями.
Ольгерд ехал , осматриваясь по сторонам.
Изнутри устройство рижских укреплений можно было рассмотреть в подробностях. Со стороны реки шанец был сделан из камня, а с суши - из глины. Торчащие над насыпями дымящие трубы свидетельствовали о том, что валы были полыми изнутри и служили одновременно казармами для гарнизонных солдат.
Сама же Рига, еще не до конца оправившаяся от последствий осады, представляла собой едва не сплошную стройку , а главная, ведущая к замку, улица, вздыбившись вывороченным булыжником, чернела длинными, отогретыми с помощью костров траншеями - по городу, невзирая на зимнюю пору, спешно прокладывали водопровод.
Замок, выстроенный еще Ливонским орденом, был довольно неказист, не отличались изысками также стоящие неподалеку дом генерал-губернатора и странная деревянная башня, более всго напоминавшая китайскую пагоду. Тем величественнее на фоне приземистых и некрасивых зданий выглядели старинные соборы.
* * *
Добравшись до центра города Ольгерд первым делам отыскал местную биржу. Там за грабительскую сумму, целых двадцать пять рейхсталеров в неделю, арендовал небольшой одноэтажный особняк без прислуги. Маклер, латыш с картофельным носом и бегающими глазами, в ответ на вопрос о цене лишь развел руками: «Дешевле никак не выйдет, герр риттер, война. Приличных домов в городе по пальцам перечесть». Оплатив аренду сразу за две недели, Ольгерд получил ключи и, следуя за с провожатым, отправился определяться на постой.
Дом оказался именно таким как нужно для предстоящего дела - внешне неброским, с крепкими каменными стенами, хорошим обзором из окон и, главное, большой печью, обогревающей одновременно две смежные комнаты. Провожатый показал ему заготовленные в пристройке дрова, рассказал, где расположен ближайший колодец, получил серебряный грош на чай и исчез.
Ольгерд растопил печь, погрелся у гудящего огня. Возвращаться на улицу не хотелось но — дело прежде всего. Разузнав у прохожих, где находятся ближайшие к дому конюшни, а таковыми оказались рейтарские казармы, Ольгерд отправился туда и, за небольшую мзду, поставил коня на довольствие. Затем, справившись у конюхов, где можно недорого и вкусно поесть, отыскал в лабиринте коротких изломанных переулков неприметную таверну «У Язепа». Толстый хозяин, на просьбу об ужине, исчез ненадолго на кухне, а вернувшись выставил на стол заячьи потроха в сметане, отварную репу и свинину с бобами. Справившись с едой минут за десять, Ольгерд опрокинул полштофа подогретого пива, расплатился и двинул пешим порядком в сторону городского замка.
Указания, которые дал компаньонам клеменецкий иезуит, были очень просты. В шесть часов вечера часов в любой день недели обладателю письма надлежало встать на правом, если стоять лицом к фасаду, углу церкви святого Петра и, под бой городских часов, достать из сумки или кармана конверт. После чего как утверждал професс: "Те, кто вам нужен сами вас и найдут".
К шести часам Ольгерд едва успел — перепутал нужную церковь с величественным Домским собором, отстоящим от нее менее чем в сотне саженей. Однако к первому удару отбивающего время колокола уже стоял на оговоренном месте. Растопырился шляхтичем-разиней, не видевшим в жизни зданий выше сельской кладбищенской часовни, стал на углу и, запрокинув голову, делал вид что разглядывает церковные шпили. Как только часы начали бить, сделал вид что вспомнил вдруг о данном ему поручении, оглянулся на башню с циферблатом, достал из сумки пакет и озабоченно повертел его в руках. Повертелся из стороны в сторону, давая тайным соглядатаям возможность разглядеть большую сургучную печать, спрятал письмо обратно за пазуху и походкой занятого человека пошел по разрытой улице в сторону дома.
Не успел Ольгерд насчитать полсотни шагов, как сзади раздался тихий, чуть сиплый голос:
- Не оборачивайся. Сейчас сверни во второй переулок справа. Там в одном из домов будет открыта дверь. Туда зайди, дверь за собой захлопни, щеколду задвинь. Тебя ждут.
Стараясь ничему не удивляться, Ольгерд в точности выполнил полученные указания. Резко свернул во второй проем, сразу же увидел распахнутую дверь, шмыгнул в нее и заперся на засов. Подивился ловкости неведомых хранителей. Переулок, в который его направил незнакомец был совсем коротким, в три дома, так что если и кинулся вслед за ним кто бы то ни было, непременно пробежал вперед, на соседнюю улицу.
Дом, в который он заскочил, оказался изнутри нежилым - только стены с осыпавшейся побелкой, земляной пол и балки потолочного перекрытия, с которых свисали космы многолетней паутины.
Осмотреться вокруг ему толком не дали.
- Подойди сюда! - раздался вдруг голос.
Ольгерд обернулся. Голос, как выяснилось исходил из глубокой ниши в дальней стене. Подойдя к ней вплотную он разглядел в нише маленькое, с печную вьюшку оконце, ведущее в соседнее помещение.
- Давай письмо и жди! - приказали из оконца.
Ольгерд вынул письмо, свернул трубкой , затолкал в темноту.
За стеной чиркнуло кресалом, в оконце заплясал огонек масляной лампы. Затем раздался тихий треск вскрываемой печати и шелест бумаги.
В ожидании ответа Ольгерд скрипнул зубами, пообещав про себя иезуиту, буде тот соврал и подписал неверно послание такие Содом и Гоморру, по сравнению с которыми и угрозы Душегубца покажутся коварному профессу добрым братским напутствием. Однако клеменецкий настоятель оказался человеком слова.
- Ты увидишь то, что желаешь, - раздался, наконец, тот же голос. - Рекомендации брата из Клеменца не поддельные. Теперь тебе лишь осталось сделать пожертвование ...
- Если нужно, значит нужно, кто не спорит? - вздохнув с облегчением перебил Ольгерд невидимого своего собеседника. - Этого хватит? - он тряхнул перед оконцем припасенным как раз на подобный случай увесистым кошелем, содержимого которого было вполне достаточно чтобы приобрести полное рейтарское снаряжение.
- Думаю что нет, - не дрогнув, ответил голос. - День работы в наших архивах стоит ...
От суммы, которую назвал хранитель, у Ольгерда перехватило дух.
- Я не ослышался? повтори!
Мастер повторил. Голос его был безмятежен, словно речь шла о покупке новых сапог.
- И что же, есть те, кто соглашается за день копания в старых бумагах выложить целое состояние?
- Есть знания. которые гораздо дороже денег. То, о чем ты просишь принадлежит именно к таким...
- Мне нужно время, - только и смог выдавить Ольгерд.
- Неделя, - чуть помолчав, ответил голос. - Нас искать не нужно, в городе мы сами тебя разыщем. Как только будешь готов, Выходи на улицу в шапке с перьевым султаном, это и будет знак. Ну а сейчас ступай.
Рано утром Ольгерд, пошел на рыночную площадь. Там, у шорных рядов, где продавали конскую упряжь, они сговорились встретиться с Измаилом. Приметив друг друга, как заправские заговорщики встали рядом, будто рассматривая дорогие седла, отделанные тисненой кожей, сами же начали тихий разговор.
- В этом городе так холодно, что я ночью едва не умер, - пожаловался египтянин. - На постоялом дворе кругом щели в ладонь, сквозняки гуляют, словно степные ветры.
- Придется потерпеть еще несколько дней, приятель, - ответил Ольгерд. - Я дней за пять попробую обернуться в Вильно и обратно.
- Зачем? - спросил Измаил
Ольгерд в двух словах сообщил египтянину о вчерашней встрече.
- Продам коней, оружие и доспех, что король пожаловал, - закончил он короткий рассказ. - Вместе с тем что у нас осталось, глядишь, нужная сумма и наберется. А если нет, то хоть на дорогу с кистенем выходи ...
- Это пусть Душегубец с кистенем на дороге стоит, - ответствовал египтянин. - Ехать никуда тебе не придется, пошли -ка за угол, да загороди меня так чтоб никто не видел, будто деньги считаем.
Спрятавшись в проеме меж торговыми рядами, Измаил поднял паломнический посох, с которым не расставался с тех самых пор, как они повстречались в урочище под Киевом, с усилием провернул резную рукоять, отъял ее от основания и, зацепив пальцем, вытянул из углубления туго скрученную бумагу.
- Вексель флорентинского банка, - пояснил он Ольгерду, собирая посох обратно. - Он выписан на предъявителя. Думаю, что этого будет вполне достаточно. Ступай на биржу и обменяй его на золото. Следить за тобой не будем, чтобы хранителей этих не спугнуть. Встречаемся, если что, завтра этом же месте. Но на всякий случай скажи, как тебя , если что, найти?
Ольгерд объяснил египтянину, как пройти к его дому, хлопнул спутника по плечу, не бойся, мол, все будет хорошо и двинул неспешно на биржу, вексель учитывать.
* * *
Обратив вексель в звонкую монету, Ольгерд вернулся на рынок, прошелся по скорняцким рядам и вскоре уже шагал в сторону приглянувшейся таверны уже в енотовой шапке с кокардой , из которой, которой воплощением шляхетской гордости, торчал пучок длинных орлиных перьев. На сей раз "У Язепа" подали гороховый суп со свиными ребрами и ароматную жареную селедку. Ольгерд не спеша расправился с первым и вторым блюдом, затребовал штоф пива и, ожидая встречи с хранителем долго его цедил. Досидел до того времени, пока таверну не начали заполнять возвращающиеся со службы чиновники, после чего пошел обратно домой. Почти у самых дверей его окликнул в спину знакомый голос:
- Когда пробьют к заутрене, выходи на улицу и ступай не торопясь к Домскому собору.
Ольгерд кивнул, соглашаясь, вошел в дом, растопил печь, не раздеваясь завалился в кровать и, закрыв глаза, провалился в сон.
Ему приснилось огромное сумеречное кладбище, раскинувшееся от края до края на пустой холмистой равнине. Чье было кадбще разобрать он не смог - на серых раскрошенных, стертых временем надгробных камнях было не разобрать ни надписей, ни крестов. Лишь кое-где над ломаными рядами поросших травой могил вздымались мраморные фигуры - молящиеся ангелы и рыцари с обнаженными мечами. Он, оьгерд, не чуя под собой ног, мчался по главной аллее, словно боялся куда-то опоздать. Под ногами его скрипели камешки а за спиной , не догоняя но и не удаляясь, истошно хлопали тяжелые вороновы крылья.Он бежал и бежал не оглядываясь, пока не перевалил через самый высокий холм, у подножия которого вдруг обнаружилась огромная мраморная фигура - лежащая обнаженная девушка , напомнившая Ольгерду одновременно и Ольгу и Фатиму. Лежащая удерживала большой бронзовый колокол, казавшийся в ее руке колокольчиком, каким вызывают прислугу. И колокол этот звонил, призывая всех добрых христиан на молитву, посвященную приходу нового дня.
Вынырнув из забытья, Ольгерд открыл глаза. На улице уже светлело, а из окна доносился унылый перезвон невидимых за крышами колоколов. Он встал, умылся в прихожей, попил ледяной воды и начал собираться. Дело предстояло вроде бы и неопасное, но мало ли что еще произойдет в дороге? Да и деньги на руках немалые ... Сунул за пояс два пистоля, в голенище сапога пристроил малый нож. Кинжал, чтоб был на виду повесил на пояс. Накинул на плечи теплый плащ, перекрестился и вышел на улицу.
На полпути к Домскому собору его окликнули из темного переулка. Завернув за угол Ольгерд успел разглядеть очертания небольшой двуконной кибитки.
- Забирайся скорее вовнутрь! -Потребовал голос.
Ольгерд нырнул в темноту, провожатый вскочил вовнутрь вслед за ним. Вслед за хлопком закрывающейся двери сразу же последовал свист кучерского кнута и кибитка , отбросив путников назад, резко рванула с места.
Кибитка, как и следовало ожидат, окон не имела, и освещалась маленькой масляной лампадой, которая позволила лишь разглядеть, что провожатый был одет в длинный бесформенный балахон с накинутым на глаза капюшоном. Некторое время, пока кибитка петляла по улицам, они молчали. Первым заговорил провожатый:
- Деньги при тебе?
- Да.
- Выложи их на сиденье.
Ольгерд открыл сумку и вынул из нее один за другим тугие кожаные мешки:
- Как уговаривались!
Провожатый кивнул капюшоном.
- Когда мы прибудем на место, деньги пересчитают. Сейчас же ты должен отдать мне все оружие и позволить завязать глаза.
Ольгерд крякнул с досадой. Ему, не расстающемуся с саблей и пистолем даже во время сна, легче было голым отправиться на королевский прием...
Провожатый, уловив сомнения , добавил.
- Прости, но если ты не выполнишь наши условия, то мы немедленно повернем обратно и расстанемся навсегда.
Ольгерд подчинился и вскоре рядом с кошелями выросла внушительная груда колющих, режущих и стреляющих предметов. Провожатый, не выражая никаких чувств , извлек из глубин балахона длинный отрез. Ольгерд , нахмурившись, повернулся спиной и сразу же ему на глаза легла плотная черная ткань.
Сперва , от нечего делать, Ольгерд пробовал считать колесные скрипы и повороты, но вскоре сбиля и бросил бесполезное дело. Брусчатка под колесами несколько раз сменилась на грунт, кибитка сбавила ход, скрипнули, открываясь какие-то ворота. Они ехали еще некоторое время, затем остановились. Дверь открылась, впуская вовнутрь влажный, чуть затхлый воздух. Ольгерда взяли за руку, помогая выйти наружу и повели вперед.
Судя по всему , находились они в каком-то очень большом каменном подземелье - снаружи не доносилось ни единого звука а шаги, что твердые Олгерда что шаркающие сопровождающих, которых было не меньше трех, гулко отдавались от стен.
Они несколько раз спускались и поднимались по крутым винтовым лестницам, заходили в низкие двери, поворачивали то вправо, то влево, а кроме того, провожатые время от времени останавливались и крутили Ольгерда то через правое, то через левое плечо. Когда он начал уже шататься, полностью потеряв ориентацию, его остановили, взяв за плечо.
- Осталоось последнее, -прошептал над самым ухом новый, твердый и решительный голос. - Это одновременно и ритуал посвящения и последняя предосторожность. Снимай всю свою одежду и иди вперед.
Чувствуя себя щепкой, которую водный поток несет к неведомым берегам, ольгерд стянул с глаз опостылевшую ткань и, желая вначале оглядеться, начал медленно растегивать крючки на кунтуше. Уловка не сильно ему помогла - вокруг было темно, хоть глаз выколи. Плюнув на осторожность, -отдавши голову по волосам не плачут, -Ольгерд решительно стянул через голову рубаху, сбросил сапоги и , распустив завязку, стащил порты.
- Иди вперед! - приказал тот же голос.
Привыкая помалу к темноте, Ольгерд двинулся шаг за шаком по уходящемы под откос, постепенно сужающемуся тоннелю. Вскоре под ногами у него захлюпала вода. Несмотря на зимнюю пору, она оказалась не ледяная, словно подземелье , в которое его привели, не имело никакой связи с внешним миром. Таким одиноким и беспомощным, как сейчас Ольгерд не чувствовал себя никогда.
Вода была ему уже по грудь когда впереди, где-то вдали забрезжил неясный свет. Помогая себе руками, Ольгерд рванулся вперед. Когда свет был уже совсем рядом , навстречу ему протянулась чья-то рука. Приняв нежданную поддержку Ольгерд, дрожа от холода, но больше о перенесенного испытания, выбрался в полутемную комнату с высоким арочным сводом. Перед ним не табурете лежала, сложенная стопкой , чистая сухая одежда. Тот, кто помог ему выбраться из воды, накинул на плечи большое банное полотенце. Ольгерд растерся , натянул на себя серую колючую хламиду, всунул ноги в грубые деревянные башмаки. В противоположной стене открылась незамеченная раньше дверь и из проема хлынул свет, показавшийся Ольгерду нестерпимо ярким. Он пригрыл рукавом глаза, но все быстро померк -его перегородил стоящий на пороге человек.
- Я архивариус, которы будет тебя сопровождать. Можешь называть меня Мастер. Сейчас мы поднимемся наверх и ты получишь то, что просил.
* * *
Подошвы у башмаков были подбиты толстой кожей и на каменном полу не стучали. Следуя за мастером Ольгерд поднялся по крутой и высокой винтовой лестнице, выведшей в огромный многосводчатый зал, сплошь уставленный стеллажами. Зал пребывал в полумраке и освещался явно снаружи - от капителей выстроенных рядами колонн через узкие прорези внутрь пробивался солнечный свет. В нос ударил запах сухого пергамента и старой бумаги - на уходящих вдаль рядах теснились тысячи книг в затертых кожаных переплетах, скрученные в рулоны рукописи и перевязанные пачки. Стало понятно, зачем неведомым хранителям требуются такие деньги.
- Это стало быть и есть ваш архив, - произнес, скорее для того, чтобы не молчать, Ольгерд. - Крепко же вы его упрятали, да и охраняете важно. Почище, чем королевский арсенал.
- В арсеналах хранятся всего лишь сабли и ружья, - ответил мастер. - Мы же оберегаем книги и документы. Книги содержат мудрость веков, а документы свидетельствуют о прошлых деяниях. Познавший мудрость подчиняет настоящее, а познавший прошлое владеет будущим. Знание - это власть.
- Пожалуй что так, - кивнул Ольгерд. - Знаний у вас здесь с избытком. - Только как мне найти то, зачем я сюда пришел? Для того , чтобы просто оглядеть ваши закрома и года не хватит.
- Об этом не беспокойся, - ответил чуть усмехнувшись, архивариус. - Тебе не придется ничего искать самому. Справа от тебя дверь, за ней келья, предназначенная для гостей. Зайди туда и жди. Я принесу все, что нужно
Келья оказалась светлой хорошо проветренной комнатой, посреди которой стоял большой добела очищенный стол с приставленным к нему высоким удобным креслом. Не успел Ольгерд устроиться поудобнее, как в келью зашел хранитель. В руках он держал стопку разномастных книг и бумаг, высотой пяди в три, туго перевязанную кожаным шпагатом.
- Вот, - сказал мастер, с усилием опуская на стол принесенную связку. - Здесь все что у нас имеется по сиротке ...
- Какому еще сиротке? - брякнул Ольгерд. Но сразу же вспомнил о странном слове в письме клеменецкого професса и придержал язык.
- Как какому? - искренне изумился архивариус. - В твоем пропуске было сказано, что нужен тебе граф Миколай Криштоф Радзивилл Сиротка. Или я что-то спутал?
- Не перепутал. Именно он-то и нужен, - спохватился Ольгерд, проклиная свое тугодумие. - Просто сразу не разобрал.
- Ну вот и ладно, - вздохнул с облегчением архивариус. - А то я уж подумал, грешным делом, что снова что-то спутал. Ну да ладно. Документы в твоем распоряжении, но обращаться с ними нужно бережно и, сам понимаешь, выносить из архива нельзя ни листка. Ты можешь находиться здесь сколь угодно долго. Проголодаешься или будешь испытывать жажду - тебе принесут хлеб и воду. Естественную надобность можешь справлять в комнате по соседству.
Засветив три ярких масляных лампы - две на полке за спиной и одну на столе, хранитель ловко распустил тугой узел и, закрыв за собой глухую тяжелую дверь, оставил Ольгерда наедине с ворохом старых непонятных бумаг.
Ольгерд вздохнул, проклиная их с Измаилом непредусмотрительность: чего стоило попросить професса указать в письме не его, а египтянина, и не пришлось бы сейчас заниматься столь непривычным для наемного воина деле - рыться в кипе старых бумаг. Однако назвался груздем - полезай в кузов.
Отложив с сторону подшивки расходных ведомостей, погашенных векселей, полученных и неотправленных писем, докладных записок и донесений он начал чтение с толстого тома в переплете из крашеной кроваво-алой киноварью лайки, страницы которого были не из бумаги, а из слонового цвета клафа - тончайшего пергамента особой выделки, используемый для дорогих церковных книг и особо важных документов. На титульном листе рукописной книги было выведено каллиграфическим почерком:
Его светлости графа Радивилла, Миколая Хриштофа по прозвищу "Сиротка", Мальтийского ордена рыцаря, Великого маршала Литовского, позже каштеляна Трокского, воеводы Трокского и Виленского воспоминания, с его слов и по его светлейшему указанию записанные.
Речь шла о делах давно минувших дней, ибо сей достойный представитель рода литовских волхвов, князей и магнатов родился больше чем сто лет назад, еще в те времена, когда царь и великий князь всея Руси Иоанн Гордый (возможно, что дед Дмитрия Душегубца) шел во второй поход на Казанское царство.
Справедливо рассудив, что связь Януша Радзивилла с его родственником и далеким предком в первую очередь следует поискать в его жизнеописании, Ольгерд перевернул страницу и, как в омут, с головой нырнул в прошлое.
Пробежав глазами подробное и скучное, как воскресная проповедь, описание всех предков светлейшего графа, начиная с некоего жемайтского волхва, правой руки князя Миндовга, Ольгерд задержался на рассказе о том, как тот получил свое более чем странное прозвание.
Прозвище сего просвещенного магната и владетеля вовсе не от бедственного его положения исходит, а напротив, есть воспоминание о монаршьей милости. Когда будущий граф Криштоф изволили пребывать в трехлетнем возрасте, Несвижский замок, главное родовое имение Радивиллов посетил сам король Речи Посполитой, Сигизмунд Август. Наткнувшись в коридорах замка брошенного без присмотра и плачущего ребенка Его Величество соизволили самолично вызвать няньку и приказать ей, шутя, " озаботиться о сиротке", с каких пор граф Криштоф сие прозвище с гордостью и носит до сей поры.
Пытаясь понять, что же именно здесь собирался искать Душегубец, Ольгерд продолжил чтение. Из дальнейшего жизнеописания Радзивилла Сиротки он выяснил, что юный Криштоф, проведя молодые годы не столь в учебе, сколь во всех мыслимых видах разгула, на семнадцатом году жизни осиротел, и на сей раз уже по-настоящему. Унаследовав титул и невообразимое состояние, Сиротка одумался, бросил прожигать жизнь, под влиянием иезуитов обратился из протестантства в католичество и начал делать карьеру при дворе короля Сигизмунда. Благодаря высокому происхождению и личным качествам, он быстро возвысился до Великого маршала литовского, однако после смерти своего покровителя оказался в опале. Он был одним из тех, кто возложил польскую корону на голову французского принца Анри Валуа, который процарствовав менее полугода, после смерти брата Шарля сбежал из Кракова, чтобы принять корону Франции под именем Анри Третьего. Разразившийся после побега скандал черным пятном лег на репутацию всех сановников, которые поддержали легкомысленного француза. Новый король Речи Посполитой, Стефан Баторий Радзивиллов не жаловал и Миколай Радзивилл Сиротка , оставив столицу, отправился в действующую армию, благо войн в то время велось с избытком.
Повоевав несколько лет с московитами, он был тяжко ранен под Псковом и через некоторое время отправился паломником в Иерусалим. О причине этой поездки неведомый биограф говорил невнятно. По-одному выходило, что рана , полученная его господином, была едва не смертельной, по-другому он просто тяжело заболел и, находясь на смертном одре дал паломнический обет, который исполнил после чудесного исцеления.
«Уже теплее» - подумал Ольгерд, обращаясь к страницам, повествующим о паломничестве Ралзивилла в Святую землю. Точнее, к той его части, которая описывала поездку в Египет .Потому что именно там, в этой части жизнеописания ему впервые встретилось очень даже знакомое слово «саркофаг».
Дальнейшие действия Сиротки, описанные биографом весьма скупо, менее всего напоминали действия смиренного паломника. Святые места он, как добрый католик, конечно, посещал, но более всего проводил времени в изучении особенностей загадочной южной страны. Ольгерд уже и не удивился, прочтя о том, что, более всего князя заинтересовали в этой древней земле не звери-крокодилы и не циклопические строения, а старинные языческие захоронения с сохранившимися до наших дней мумиями. И эти мумии увлекли литовского магната настолько, что он, не только сошелся с «преступными людьми, что в обход оттоманских властей древние могилы копают и найденное иноземцам продают», но даже приобрел втайне мужскую и женскую, твердо решив доставить их домой. Далее следовала леденящая кровь история о застигнутом штормом корабле, в трюме которого находились страшные сувениры. Биограф утверждал со слов Сиротки, что корабль, вышедший из Александрии в сторону Кипра был застигнут штормом и «словно заговоренный», не мог продвинуться к цели ни на сажень. После многодневной борьбы со стихией граф Криштоф , догадавшись, что все дело заключается в его грузе, собственноручно выбросил за борт ящики с мумиями, после чего корабль продолжил путь.
Однако меж листами рукописи, повествующей о египетских мытарствах князя, обнаружился вдруг нацарапанный на папирусе донос, который, судя по всему писал один из сопровождавших Сиротку слуг. Донос был адресован некоему иезуитскому иерарху, которого писавший по имени не называл:
... а потом по настоянию Его Светлости отправились мы в дальнее селение Аль-Кусор, где люди живут на песком засыпанных крышах языческих капищ. И там князь многократно со жрецами тамошними совет держал и денег им отдал столько, что хватило бы для того, чтоб часовню новую возвести. А язычники те, за полученную мзду, рассказывали господину о зельях и заклятьях, которыми покойника нетленным сделать возможно. Своим долгом считаю донести, что тайна сия к возвышению ордена нашего содействовать непременно должна ибо позволит братьям выбирать, кого из ныне живущих, нетленность праха наверняка обеспечив, можно будет к святым причислить.
О событиях, произошедших на корабле, доносчик поведал странное. Упорный, как все Радзивиллы, Сиротка, поговорив с моряками и разузнав о всех их суевериях отнюдь не избавился от мумий, но спустился в трюм и самолично фамильной саблей их разрубил на части, после чего, якобы, море и успокоилось. Коротко указав, что расчлененные мумии были доставлены в несвижский замок Радзивиллов, доносчик завершил свой доклад и Ольгерд вернулся к основному рассказу.
Далее началось самое интересное. Ольгерд пожирал глазами ровные аккуратные строчки, читая о том, как сразу же после возвращения в Несвиж, тридцатипятилетний граф пригласив известного архитектора-итальянца, заложил там новый иезутиский костел, в цоколе которого приказал оборудовать просторную родовую усыпальницу. Главное заключалось в том, что костел возводили не местные рабочие, а привезенные из Италии мастера.
"Родовая усыпальница Радзивиллов, - прошептал Ольгерд. - Вот куда гетман Януш мог отвезти похищенные в Киеве саркофаги!"
Дело теперь виделось ясным , как божий день - иного места кроме родовой усыпальницы в несвижском костеле, Януш Радзивилл вряд ли мог и придумать и Душегубцу каким-то образом удалось это разнюхать. Однако чтобы надежно укрыть четыре огромных мраморных ларя требовалось какое-то особое место. Стало быть, в костеле с усыпальницей должно быть еще одно (а может и не одно) тайное помещение. Не зря же его строили одни иностранцы...
Подтверждением этих мыслей стала опять же найденная меж листами книги копия тайного письма несвижского настоятеля, отправленного напрямую генералу иезуитского ордена, в котором тот сообщал о приехавших, посреди ночи нескольких фурах с сильной охраной. Изгнав святых отцов за церковную ограду, радзивилловы гайдуки самолично разгрузили на заднем дворе костела какие-то тяжелые ящики, обшитые рогожей и ящики эти «утром исчезли со двора бесследно, и куда они пропали ведает лишь Господь».
Дальнейшее чтение жизнеописания этого более чем странного графа, пользы не принесло. Биограф поведал о том, что Сиротка до самой смерти занимался исключительно строительными делами в Несвиже и обустройством родовых земель, не давай ни малейшего намека на то, как проникнуть в тайник, где спрятаны киевские саркофаги.
Ольгерд оторвался от бумаг лишь ощутив, как кружится от голода голова. Вспомнив о том, что говорил архивариус он постучался в дверь и попросил еды. Через некоторое время в комнату вошел слуга. Скосившись на разложенные по столу бумаги он покачал головой, выложил на вделанную в стену полку четверть краюхи свежайшего белого хлеба и выставил кувшин с колодезной водой.
Управившись с обедом Ольгерд продолжил изыскания. Надеясь найти хоть какой-то след, способный привести к несвижскому тайнику, он начал методично перебирать все документы , до последней расписки. Казалось, что этому не будет конца. Еще два раза, когда в голове уже начинали сливаться бесконечные строчки с перечнями давно съеденных колбас и сношенных одежд, он делал небольшой перерыв и подкреплялся принесенным слугой хлебом.
Искомое нашлось неожиданно, почти что в самом конце работы, когда слева от него осталась лишь тонкая стопка бумаг, относящихся к последнему году жизни старого графа. Судя по многочисленным пометкам на на полях тыльной стороне самых разных бумаг, шестидесятишестилетний Радзивилл Сиротка все больше переставал доверять собственной памяти и часто оставлял там записи, совсем уж не предназначенные для сторонних глаз. Поэтому, обнаружив в левом нижнем углу собственноручно завизированного графом счета, выписанного поставщиком фуража замковой конюшни малоразборчивую надпись, начинающуюся словами:«А чтобы в нижнюю усыпальницу вход открыть, спустись к месту где стоят два одинаковых гроба, и сдвинь их - левый вперед, правый назад ...» - Ольгерд не сильно и удивился. Как прозевали эту пометку многочисленные родственники и соглядатаи, оставалось только гадать, однако, чего только не случается в жизни. Памятуя о запрете выносить что бы то ни было из архива, Ольгерд не меньше двух часов прокорпел над запиской, намертво запоминая оставленные графом указания.
Чувствуя себя опустошенным, словно порожний бочонок, выстучал слугу и сказал, что хочет покинуть архив.
Провожал его тот же самый мастер-архивариус.
- Получил ли ты то, зачем к нам пришел? - спросил он, упаковывая обратно бумаги.
- Да, получил, -кивнул Ольгерд. - То, что я нашел, стоит дороже любых денег. Но скажи мне, если каждая из ваших книг содержит такие же тайны, то зачем вам нужно пускать в библиотеку чужих? Ведь достаточно только начать разбирать эти архивы ...
- У каждого в жизни свое предназначение, -ответил мастер. - Мы хранители, вступая в должность, даем обет не использовать полученные здесь знания вне стен нашего архива. Мы собираем архивы, приводим в порядок и ведем их учет. Мы даем возможность людям внешнего мира смотреть на них. Но сами мы никогда ими не пользуемся. Именно поэтому наша библиотека жива до сегодняшнего дня и постоянно пополняется новыми и новыми документами.
Ольгерд, приняв объяснение мастера, согласно кивнул.
Залитый водой тоннель оказался не единственным путем в архив. Покружив по темным коридорам, Ольгерд и его сопровождающий вышли в комнату без окон, в которой обнаружилась оставленная на входе одежда. Подождав, когда он наденет на себя собственное платье мастер завязал ему глаза и , еще поплутав по извилистым коридорам , в молчании вывел на улицу, Ольгерда посадили в ту же кибитку, где разрешили снять повязку и вернули отнятое оружие.
Примерно через полчаса езды кибитка остановилась. Провожатый открыл дверь и легко подтолкнул Ольгерда наружу. Едва он сошел с подножки, как кибитка рванула с мести и исчезла среди домов.
Ольгерд взохнул полной грудью и огляделся по сторонам. Стояла ночь и над шпилем Домского собора висела сырным обрезком , зябко кутаясь в прозрачную тучку, бледная половинка луны.
* * *
Добравшись до дома Ольгерд первым делом растопил печь, потом, чуть согревшись, подкрепился окороком и добрым голландским сыром. Запив сытный, не идущий ни в какое сравнение с архивной кормежкой, ужин добрым вином, не раздеваясь, присел на кровать. Он собирался немного отдохнуть и прийти в себя, забрать в казарме коня и ехать на постоялый двор где ждали его компаньоны. «Места себе, поди, не находят, особенно Измаил» - думал он, теребя рукой эфес откинутой в сторону сабли. Возвращаться в этот дом Ольгерд не собирался - все что требовалось сделать в Риге было сделано и теперь нужно было не делая лишнего шума и вместе с тем как можно скорее попасть в этот самый Несвиж. Фатиму с Сарабуном он собирался оставить в Вильно, а тайное хранилище в костеле искать вдвоем с Измаилом. Там же, в Несвиже, если поиски завершатся успехом, он твердо намеревался, передав, как и уговаривались, Черный Гетман компаньону, более в Вильно не возвращаться. Пусть неугомонный египтянин возвращает свою реликвию обратно в киевский монастырь, а Сарабун, получив обещанные деньги, отправляется учиться на доктора. Сам же Ольгерд бросит гоняться за тенями прошлых лет и направится прямиком в Лоев и рассказать, наконец, Ольге о том, что она может стать его женой , никак не нарушая данную отцу клятву. Тяжелое объяснение с Фатимой он решил отложить до самого их расставания.
Ольгерд посидел еще немного, наслаждаясь теплом и покоем, потом подобрался, вскочил и начал рыскать по комнате, собирая оставленные здесь и там мелкие вещи. Вспомнился ту ему ни с того ни с сего отец учивший с малых лет: «Когда отправляешься в дальний путь, а встречный спрашивает, куда, мол, едешь, отвечай непременно - за кудыкины горы. Расскажешь кому о предстоящем пути - сглазишь, беду накличешь. Слово «куда» несчастливое, нужно его непременно вернуть вопрошавшему ...»
По старой привычке присел на дорожку, собрался уже идти как в окно вдруг ударил условный стук. Именно так - тремя , потом двумя и снова тремя ударами предупреждала его по ночам о своем приходе Фатима.
Теряясь в догадках, Ольгерд вышел в темную прихожую, откинул засов и потянул дверь на себя. В образовавшуюся щель мигом протиснулась до подбородка укутанная в плащ девушка. Голову ее укрывала заячья шапка их -под которой сверкали камешки-глаза.
- Случилось что? - захлопнув дверь, спросил он тревожно.
- Слава Аллаху, все у нас в порядке, - ответила Фатима, скидывая ему на руки пропитанных ледяной влагой тяжелый плащ. Одета она была как и всегда, нарочитым казачком - в черных сапожках, синих шелковых шароварах и белой, до скрипу накрахмаленной вышиванке.
Ольгерд хотел спросить, не опасно ли было на улицах среди ночи но, разглядев снаряжение охранницы, промолчал. На поясе у «казачка» в ножнах крепились два боевых кинжала, из-за коротких голенищ виднелись рукояти метательных кинжалов, да и в длинных с раструбами рукавах не иначе как прятались короткие железные стрелки, которыми девушка шутя пробивала забор с десяти шагов.
- Если все в порядке, зачем пришла? - спросил он строго, едва они вошли в комнату.
- Я же должна тебя охранять!
- До моего возвращения ты должна была сидеть где приказано! Тебе об этом месте и знать не положено было
- Измаил сегодня вечером мне с Сарабуном рассказал. На всякий случай. Сказал, что долго тебя нет, мало ли как дела повернутся.
- И что же, это Измаил тебя сюда отправил?
- Нет. Сбежала сама. Соскучилась.
Фатима прижалась к нему всем телом и Ольгерд почувствовал, как она дрожит. От напускной суровости девушки не осталось и следа. Он обреченно вздохнул и опустился на табурет.
- Есть будешь?
- Ужинали у себя. Рижане умеют сытно кормить. Ты лучше скажи, удалось что-то выяснить или нет?
- Да. Судя по всему, Януш Радзивилл отвез саркофаги в из Киева в Несвиж и там их спрятал.
- И куда мы теперь?
Вспомнил тут Ольгерд отцовскую заповедь и хотел было ответить резко, но не смог. Ему и на объяснение с Фатимой духу пока не хватало. Потому рассказал:
- Сперва едем в Вильно, потом только в Несвиж.
Фатима просияла.
- Вот и славно. По дороге не будем расставаться, в Вильно и этом Несвиже тоже будем вместе. Два дня всего тебя не видела, а соскучилась так, словно месяц прошел разлуке. Пойдем!
Девушка опустилась на кровать, опустила вниз пояс, стукнув об пол ножами, двумя резкими кошачьими движениями скинула мягкие, предназначенные для верховой езды сапоги, обнажив маленькие смуглые ступни с острыми щиколотками, затем, словно змея из кожи, крутясь освободилась от вышиванки, развязав шнурок выскользнула из шаровар и, сверкнув в лунном свете бедрами, нырнула под одеяло. Ольгерд покачал головой, ругнулся в усы но с желанием совладать не смог. Пообещав себе твердо «сегодня точно в последний раз», расстегнул пряжку и потянул через плечо перевязь, державшую тяжелый от зброи ремень.
* * *
Спал Ольгерд некрепко. Несколько раз пробуждался - то от мышиного шороха , то от хлопанья птичьих крыльев, то просто так. Открывал глаза, глядел на сопящую рядом девушку в опять возвращался в тревожную , полную скверных предчувствий дремоту. Так продолжалось чуть не до самого рассвета, когда ухо уловило за окном очень уж нехорошие звуки.
Не сообразив еще толком, что происходит, Ольгерд вскочил, влез в исподнее и подтянул поближе оружие. Проснувшись уже на ходу, понял, в чем дело. Звук, с которым обитый железом кончик ножен царапает по стенной штукатурки, человек побывавший в бою вряд ли спутает с чем другим.
Проверив пистоли, он прильнул к стене у окна, превратился в слух. Так и есть, снаружи, под подоконником кто-то сопел.
- Dammit! - очень тихо чертыхнулся внизу по-шведски хриплый осипший голос.
«Значит, засада! -подумал Ольгерд. - и если поставили людей под окнами, значит основные силы уже собираются штурмовать дверь».
Ольгерд на цыпочках переметнулся через всю спальню к двери и скрипнул с досады зубами. Выдавая чужих, за дверью пискнула мышь, а значит враги справившись с засовом , проникли в дом.
Думать о том, кто пришел по его душу: случайные городские грабители, подручные Душегубца, либо еще какие-то неведомые враги времени не было. Ольгерд ввинтился в штаны, двумя рывками натянул сапоги, надел кунтуш, перебросил через плечо портупею и едва успел взять руки пистоли, как дверь в спальню содрогнулась от мощного удара. Стрелять через толстые доски нет было резону - два пистоля это всего два выстрела, после чего придется действовать против неизвестного числа врагов одной лишь саблей - в закрытом помещении времени на перезарядку не будет ни у него ни у врагов, а любой выстрел в упор смертелен, так что в такой стычке непременно одержит верх не тот кто лучше владеет клинком, а тот, у кого окажется больше стволов.
- На нас напали? - спросила за спиной Фатима, о присутствии которой Ольгерд едва не позабыл.
- Спрячься под кровать и сиди! - ответил он тихо через плечо не отрывая при этом взгляда от двери.
Фатима что-то возмущенно ответила, но что именно, услышать он не успел. Захрустели, ломаясь доски, разломанная дверь слетела с петель и с грохотом обрушилась на пол. Ольгерд, не целясь, нажал на спуск и отскочил в сторону. Грохнул выстрел и и первый вломившийся в комнату охнув, осел на щепу. В ответ тут же ударило два выстрела. "Хороший счет: один убит, у них два мимо, - , подумал Ольгерд. - Знать бы точно, сколько их там всего ...»
Гадать на кофейной гуще было не время. Ольгерд притаился за стеной у двери, держа в правой руке последний заряженный пистоль, левой подцепил саблей шапку, лежащую рядом на табурете и осторожно выставил ее в дверной проем. В уши ударил залп не меньше чем из трех стволов, шапку будто ветром смело, а за спиной зазвенело выбитое пулей стекло. Сквозь клубы порохового дыма в спальню, хрустя каблуками по доскам, ворвалось, сопя и ругаясь, сразу человек пять.
Не давая ворвавшимся осмотреться, Ольгерд сразу рубанул ближайшего врага по плечу и чертыхнулся - сабля звякнула о пластину наплечника. Не давая противнику опомниться Ольгерд коротким замахом хлестко ударил его по переносице. Непрошеный гость уронил оружие и схватился руками за лицо, но из-за его спины на Ольгерда начали надвигаться сразу трое. Это были не разбойники душегубца и не городские грабители а европейские наемники. Вооруженные тяжелыми пехотными палашами, в дорогом добротном доспехе они, с ходу оценили то, что имеют дело с крайне опасным противником, стали, расходясь, загонять его в угол. При такой расстановке сил о том, кто выйдет победителем из схватки, можно было и не гадать. Единственное, к чему мог стремится Ольгерд, так это подороже продать свою жизнь. Не дожидаясь одновременного нападения с трех сторон он , не издавая ни звука , бросился на крайнего справа. Отвел в сторону подставленный под саблю клинок и моля бога , чтобы не угодить в прямо в доспех, всем корпусом нанес сокрушительный колющий удар под дых. Приготовившийся к фехтованию противник, привыкший воевать в сомкнутом строю, не успев понять, что произошло, рухнул на пол.
Ольгерд отскочил обратно к стене, ожидая слаженной атаки двух оставшихся противников, но те почему-то не спешили воспользоваться своим преимуществом. Ольгерд скосил глаза в глубину спальни и понял в чем дело. Посреди комнаты, оскалив зубы, словно загнанная лиса, стояла стояла смуглокожей бронзовой статуей Фатима.
Уснула девушка обнаженной и теперь, из всей разбросанной по спальне одежды на ней был один лишь кожаный широкий ремень. Услышав шевеление в дверном проеме, Ольгерд перевел взгляд туда. В это время Фатима швырнула метательный нож и ближайший к ней наемник рухнул навзничь сгребая дрожащими пальцами рукоятку, наполовину вошедшую прямо в глазницу.
Воспользовавшись замешательством противника Ольгерд снова пошел в атаку. Этот наемник, в отличие от двух предыдущих, был опытным дуэлянтом . Умело отбил сабельный удар, занял грамотную позицию провел серию отвлекающих ударов и чуть было не поймал Ольгерда на какой-то особый финт, если бы на помощь не пришла Фатима. Поднырнув наемнику под ноги она резанула его ножом под коленный сгиб. Тот охнул припал на ногу, и начал валиться вперед, подставившись под рубящий с оттяжкой удар в самое основание черепа.
- Ta mig fanken! Se upp, detta är slampa farlig som bärsärkens! - хрипло каркнул, влетая в дверь еще один нападавший. Он хотел добавить что-то еще, но не успел - захрипел и схватился за горло, из которого торчал кончик железной стрелки. Пока Ольгерд встречал первых гостей, Фатима, пожертвовав одеждой, ухитрилась собрать все запрятанное в платье оружие. «Сколько их там еще? - успел лишь подумать Ольгерд до того, как из черноты дверного проема высунулся длинный мушкетный ствол.
Мушкет, стреляющий в упор, в отличие от притаившегося под окном врага — более чем верная смерть. Стрелок начал водить мушкетом, выбирая цель. Ольгерд пригнулся, прикидывая, как сподручнее проскочить к окну, когда Фатима, с диким воплем ринулась в сторону двери.
- Пригнись!!! - заорал Ольгерд что было сил. Но было поздно. Девушка метнула нож и одновременно грохот выстрела болью резанул барабанные перепонки. В спальню ворвался сноп огня и все вокруг во мгновение ока заволокло пороховым дымом. Первым звуком, который услышал Ольгерд сквозь звон в ушах был тук упавшего на пол оружия — нож девушки попал в цель. Сама же Фатима, отброшенная тяжелой, разворотившей грудь пулей, сломанной куклой лежала у дальней стены. Над ее головой, в том месте куда ее отшвырнул выстрел, чернело густое, как смола кровавое пятно
То, что происходило дальше Ольгерд помнил урывками. Перед глазами его вдруг встала давняя, из детских лет картина, когда он, вооруженный отцовским охотничьим ножом, на заднем дворе у дома, играя в войну с татарами, рубит высокий, в собственный рост, бурьян. И теперь перед ним словно оказались не люди, а бездушные, не способные сопротивляться кусты. Рука, сжимавшая саблю действовала безо всякой подсказки и срубленный бурьян обращался в убитых врагов. Вот один наемник, уронив пистоль, хрипит, пытаясь затолкать в разверстую рану дымящиеся кишки. Вот голова другого, снесенная сабельным ударом, висит на лоскуте кожи, а из шеи фонтаном брызжет кровь. Вот третий сучит ногами, пришпиленный собственным палашом ко входной двери. Вылетев на улицу, Ольгерд достал убегающего противника ударом в спину, краем глаза заметил надвигающуюся справа фигуру, развернулся всем телом, делая замах чтобы нанести удар но, остановленный какой-то неведомой силой, безвольно опускает руки и начинает трястись , словно в ознобе, понимая что перед ним стоит, чудом уцелев, Измаил.
Вперед